Удивись!Больше всего на свете я люблю быть беременной и рожать. Каждый раз боюсь и все равно люблю!
Я надеваю сарафаны для беременных с первого дня задержки и ношу живот как орден. Это ведь так классно. Вроде ты уже мать, но ребенок сидит спокойно внутри и не доставляет особых хлопот. Не считая моих девятимесячных токсикозов, конечно.
И роддома люблю. Что бы там со мной ни случалось. А бывало разное.
Для меня это какой-то космос, волшебный мир, где происходит чудо. Когда через боль, страх, муки и ругань врачей : «Тужься попой, а не лицом!» появляется на свет твоя дочь.
Ее куда-то уносят, и ты кричишь на плывущие перед глазами белые халаты: «Почему она молчит?! С ней все в порядке? Она жива?». А потом слышишь подобие кошачьего писка и рыдаешь от счастья. Жива!
Тебе кладут ее на живот, и ты, наконец, видишь свою принцессу, которую ждала все девять месяцев. Синюю, похожую на лягушонка, всю в какой-то слизи, со свисающей головой и тонюсенькими фиолетовыми ручками и ножками. Такую родную и прекрасную. И рыдаешь еще громче.
Сразу забывается и боль, и страх. Остается только любовь…
Да, кстати: почему я пишу «она»? Потому что все четыре раза у меня рождались девочки.
Патологическая компания
В первый раз я попала в роддом задолго до появления на свет первой дочки — в отделение патологии. Тогда мне не понравилось. На восьмом месяце беременности я приехала с Украины на пару недель в Москву к маме, и выяснилось, что у меня что-то с почками.
Я хотела тусоваться, встречаться с друзьями, но местный гинеколог именно на эти две недели меня и «законопатила» (потом, когда мы переедем сюда насовсем, эта чудесная женщина будет вести три мои следующие беременности). Зато в палате у нас подобралась отличная компания.
…Марина — чудесная женщина лет тридцати трех с глубоким неврозом. Она панически боялась родов, и они с мужем заплатили какую-то внушительную по тем временам сумму, чтобы ей сделали кесарево без показаний. Там, у нас в палате, она и ждала своей операции.
Марина была массажистом-косметологом. Чтобы отвлечься от своего «беременного ужаса», делала нам массаж лица и маски из подручных материалов. Так что мы лежали на своих койках хоть и пузатые и отекшие, но вполне современные и ухоженные.
Иногда, правда, очередная заглянувшая в палату медсестра в ужасе вскрикивала: «Мамочки! Что с вами?». А что еще можно сказать, когда видишь «окровавленные» лица, намазанные мякотью помидора?
…Надежда. О! На нее приходили поглазеть все пациентки патологии. Беременность у Нади протекала просто прекрасно. Ее «закрыли» на всякий случай. Ей было 47 лет, и она вынашивала своего первого ребенка.
Если честно, всем нам она казалась до неприличия старой «для этого дела». За глаза мы прозвали ее «наша пенсионерка» и удивлялись, что, оказывается, и такие «бабуленции» рожают.
Но пока мы, молодые, красивые и с масками на лицах, тяжело дыша расползались по углам и туалетам со своими токсикозами, угрозами и диагнозами, Надежда порхала по отделению патологии бабочкой, вытирала нам слезы и сопли, бегала для нас за медсестрами и нежно ворковала по телефону с любимым.
Как-то вечером Надежда рассказала, что ее один за другим бросили два мужа. Оба — из-за того, что она не могла родить. То замершая беременность, то выкидыш, а потом уже просто не могла забеременеть. В общем, она уже «похоронила» себя как женщину, но тут в нее влюбился мужчина на пять лет моложе.
Очень трогательно ухаживал и через какое-то время предложил выйти за него замуж. Надежда сразу забеременела, и девять месяцев прошли идеально. И родила она легко.
Как сейчас помню — девочку 2800 граммов. Мы потом встречались на лестнице между отделениями, и она рассказывала.
…Была у нас еще одна соседка по палате. Сейчас уже не вспомню, как ее звали, но свой огромный живот (она уже сильно «перехаживала») она называла Викторией. И все уговаривала: «Ну доченька, ну вылезай быстрее!». Но доченька не хотела.
Скажу без ложной скромности — разродилась эта девушка без стимуляции исключительно благодаря мне.
Дело было так. Я, как православная христианка, притащила с собой в патологию несколько икон и, сидя перед ними в тех самых масках для лица, читала молитвослов. Переживала и хотела, чтобы моя беременность закончилась благополучно.
Косметолог Марина, человек совсем не церковный, начала расспрашивать меня о моей вере. А я, тогда новоначальная и горячая, увлеченно проповедовала на всю палату. И в какой-то момент ляпнула что-то о «всяких сектантах: сайентологах, баптистах и т.п.».
— Тааак! Я бы попросила! — подошла к нам девушка с животом-Викторией. — Я баптистка!
— Ой! — растерялась я.
Выяснилось, что она жена сына какого-то пастора и тоже весьма горяча в защите своей веры.
Мы с ней много спорили. Что не мешало нам делиться друг с другом «запрещенными» в больнице съестными припасами, которые нам тайком передавали, — мы обе любили поесть. А наши соседки заинтересованно слушали. В итоге в какой-то особо острый момент нашей дискуссии об иконах, она резко встала с кровати, и у нее, наконец, отошли воды.
— Лена, ты так ничего и не поняла, — кричала она мне, когда ее увозили на каталке, — мы еще договорим!
Через пару-тройку часов она звонила и рассказывала, что Виктория благополучно родилась с весом 4500 граммов, и все их баптистское собрание во главе со свекром-пастором выражает мне горячую благодарность.
А вскоре меня выписали, и я уехала на Украину.
Карамба — не боли!
Свою первую дочь я рожала там, в единственном на весь провинциальный городок роддоме. О своем первом опыте деторождения я уже как-то писала. Но вспомню еще раз.
Я жутко боялась, но предвкушала великое таинство. Мой муж договорился с заведующей, которая была его хорошей знакомой, чтобы его пустили на роды, которые она собственноручно и принимала.
Я думала, что все случится, как в кино: муж будет массировать мне поясницу, держать за руку, говорить ласковые слова, делать что-нибудь еще романтическое.
Потом ему дадут на руки нашего первенца, пухленькую, нежную и розовощекую девочку, и он заплачет от счастья и сквозь слезы будет бросать на меня благодарные и влюбленные взгляды. А я буду лежать такая красивая и улыбаться им обоим.
Вместо этого, пока я подвывала от боли, сидя на полу на карачках, они с заведующей мирно беседовали рядышком …об искусстве. Нет, иногда он еще обмахивал меня папкой с документами, когда я начинала издавать совсем уж нечеловеческие звуки, но это мне мало помогало.
— Не обращай внимания, они все так себя ведут, — с улыбкой утешила его заведующая.
— А ты не ори (это уже мне). Я мужа твоего не слышу… Так что там Тарковский?
Периодически она приглашала и меня к участию в их милой беседе:
— Лен, а ты видела в Москве такой-то спектакль? — обращалась она ко мне.
Видимо, мои вылезающие из орбит глаза убеждали ее в том, что да, видела, и мне жуть как понравилось. Она удовлетворенно кивала и отворачивалась.
Сами роды действительно стали «таинством».
Я все время рыдала:
— Вы же обещали, что не будет больно!
— Карамба-барамба, не боли! — говорила она голосом доброй волшебницы и делала над местом, откуда вылезала моя дочь, таинственные жесты руками.
В итоге от моего смеха сквозь слезы дочка вылетела пулей. Варенька, вес 2460 граммов, рост 48 см. В срок.
Когда мне положили ее на живот, я испытала смешанные чувства. Вместо белого с розовым моя тощая девочка переливалась всеми оттенками синего. А голове у меня вертелось: «Родила царица в ночь…».
Я пробыла в роддоме больше недели. Меня выписали бы гораздо раньше, но я сама просила отсрочить страшную дату, боялась оказаться с Варей наедине. Я была уверена, что погублю нашу кроху.
А дальше начались все положенные новоиспеченным родителям катаклизмы. Колики, животы, бессонные ночи и полное отсутствие свободы, к которой я привыкла. И еще постоянный страх.
Мой материнский инстинкт просыпался со скрипом, и тогда я решила, что больше детей у меня не будет. Ни за что! Плавали — знаем!
Тужьтесь молча!
Жизнь шла, я работала, Варя росла. А когда ей было года три, я вдруг поняла, что до слез хочу еще одного ребенка.
Так я забеременела второй дочкой. Это была совсем другая беременность. Абсолютно беспроблемная, в отличие от первой. Месяца до пятого я даже совершала утренние пробежки в лесу. Все ждала, заболит ли живот. С Варей болел все время. Заболел! Значит, все нормально.
Рожать я поехала по скорой в первый попавшийся роддом. Без мужа.
Мне поставили клизму, отвели в родблок. Боксы там отдельные, в рядочек, с прозрачными стенами. И роженицы видят друг друга.
Помню, девушка в соседней «клетке» была уже на пике схваток. Она хваталась руками за стекло, разделявшее нас, прижималась к нему лицом и смотрела на меня безумным взглядом. А потом со стоном сползала вниз. Сначала исчезало расплющенное по стеклу лицо, а за ним скользили вниз руки. И мне казалось, что это какой-то «Титаник».
Когда сильные схватки начались уже у меня, ко мне в «каюту» влетела запыхавшаяся медсестра:
— Быстро! Мы забыли сделать УЗИ!
— Я быстро не могу!
— Почему?
— У меня схватки!
— Тут у всех схватки! Бегом!
Я с трудом поковыляла к кабинету УЗИ, а она все ворчала: «Будешь медленно идти, родишь в коридоре!».
В коридоре я не хотела. И ползла быстрее.
А еще помню, роды у меня принимала то ли стажерка, то ли студентка. И врач все время дирижировала:
— За это не тяни, оторвешь! Аккуратно — сломаешь!
— Я боюсь, — лепетала та.
— Так! Когда-то нужно начинать!
— А можно вы потренируетесь на кошках? — простонала я.
— Мамаша! Ваше дело тужиться! Вот и тужьтесь молча!
— Молча я не могу…
Родилась Сонечка. Хорошо помню, что когда я еще лежала в родильном кресле, а она — у меня на животе, я уже хотела третьего. Безумно! Несмотря на стажерок и несделанное УЗИ. Видимо, материнский инстинкт, наконец, проснулся.
В палате мы оказались вдвоем с девушкой из «Титаника». Она очень волновалась за своего малыша и вскакивала при малейшем шорохе. Как-то ночью заплакала моя Соня, а она спросонья схватила мирно посапывающего сына и сунула ему грудь.
— Спи, это моя…
— А? Что?
— Спи, говорю…
— А он точно не плакал?
— Спиииии!
Через три дня нас выписали, и начались дни какого-то неземного счастья.
С первой я боялась всего, а теперь я просто наслаждалась этим временем. Соня часами висела у меня на груди, а я не могла на нее налюбоваться. Параллельно читала Варе книжки, рассказывала сказки.
Все эти бессонные ночи, животы… Все это было такой мелочью по сравнению с чудом, которое я держала на руках. И с чудом, которое сидело рядом. Моими девочками. И вместе мы мечтали о третьем. И папа тоже.
Благословляю родить!
Когда Соне был год и девять месяцев, я забеременела третьей.
Рожала я в конце зимы (остальные дочери появились на свет летом), и мне было непросто.
Самые яркие впечатления от той беременности — это ноги-колодки, на которые не налезали ни одни сапоги. И мучительная процедура надевания колготок. Руки никак не дотягивались через живот до пяток, и приходилось изгибаться и ловчить.
А еще давление. В ту беременность оно у меня поднималось до внушительных цифр, и меня постоянно хотели положить в патологию. Я героически отказывалась, но в итоге, когда на девятом месяце у меня перед глазами «залетали мушки», муж вызвал скорую.
Приехали врачи, велели срочно собираться, а я лепетала:
— Подождите, я должна позвонить батюшке.
— Зачем? — удивились они.
— Надо!
Звонила я отцу Анатолию, нашему дружественному священнику с Украины. За благословением. Дело в том, что его благословение на роды «работает, как часы».
Помню, когда я еще была беременна первой дочерью, пришел срок рожать моей подруге. Мы тогда были на Украине. Мы с мужем, батюшка и еще какие-то люди сидели у нее в гостях, и, прощаясь, отец Анатолий сказал: «Благословляю сегодня родить!». И она родила. Было это 15 января.
Прошло два года, моя подруга опять забеременела. И 15 января они той же компанией (но уже без нас, мы тогда жили в Москве) справляли день рождения ее первого сына. И так же, уходя, батюшка пошутил:
— Благословляю родить!
— Ой, да мне еще две недели, — улыбнулась она.
И через несколько часов родила…
За этим «чудодейственным» благословением я тогда и звонила. Чтобы все у меня было хорошо.
— Бог в помощь! — сказал батюшка. — Не переживай.
А врачи меня всячески подгоняли…
Я попала в то же отделение патологии, где лежала с почками, беременная первой дочерью. Но благословение отца Анатолия «подействовало» таким образом, что там не было бесплатных палат.
И меня положили бесплатно в платную со всеми удобствами. И после родов тоже не было места. И мы с третьей, Дуней, опять оказались бесплатно в вип-палате.
Рожать мне вообще-то было рано, шла 36 неделя. Меня подлечили и собирались выписывать. Но неожиданно отошли воды, и вместо дома я оказалась в родзале.
Во время тех родов мне впервые сделали эпидуральную анестезию. Правда, Дуня появилась на свет очень быстро, и обезболивание подействовало, когда я уже родила. Причем подействовало так, что мне показалось, будто у меня паралич.
Я вообще не чувствовала ног и очень переживала. Звала врачей и все спрашивала: «Доктор! Я буду ходить?». Помню даже заведующий отделением несколько раз проверял меня, а потом они прозвали меня между собой «наша безногая». Случайно услышала.
Еще помню, Дуня пикнула и больше не кричала. Я боялась, что с ней что-то не так, а врачи утешали и называли ее «интеллигентной девочкой».
Ведите себя достойно!
О последних, четвертых родах, я много писала — тогда, по горячим следам. Мне казалось, что это был настоящий ужас и кошмар. Но прошло время, все забылось, и осталось то же ощущение невыразимого чуда.
Рожать я поехала в роддом, который настоятельно рекомендовала мне как самый лучший мой гинеколог. Он и правда самый лучший. Просто без приключений у меня, видимо, не получается.
В два часа ночи у меня отошли воды, я разбудила мужа, и мы стали собираться.
— Какие роды? — сонно спросила меня молодая медсестра.
— Четвертые!
Видимо, ее это напугало, и, пробормотав: «Какой кошмар!», она быстро облачила меня в униформу и позвала клизмистку. Пока я сидела в туалете и «пожинала плоды» клизмы, они громко обсуждали, не рожу ли я прямо там. Потом меня отвели к врачу, который около получаса оформлял какие-то бумажки и за это время даже не взглянул на меня. А потом вообще куда-то ушел. Еще минут через двадцать другой врач, проходя мимо, поинтересовалась, какие у меня роды.
— Четвертые!
Меня схватили в охапку и потащили на кресло. Было около семи часов. Осмотрев меня, доктор пообещала сделать эпидуральную анестезию в полдевятого и исчезла.
Борясь со схватками, я бродила по коридору предродового отделения мимо боксов (там разрешают) и рассматривала других рожениц. Помню, одна из них обещала выброситься из окна, если с ней срочно что-нибудь не сделают. Я посмотрела на нее: она была вся в татуировках.
— Такая слов на ветер не бросает, — промелькнуло у меня в голове, — ведь и правда выпрыгнет.
— Я вся онемела, умираааю, — донесся стон из другого бокса.
В коридоре как раз о чем-то совещалась группа в белых халатах.
— Простите, — обратилась я к ним. — Там девушке плохо. Говорит, что умирает.
— Это нормально, — махнул рукой один из них. — И вы не бродите тут. Тоже ложитесь.
— Ааааа! — раздался откуда-то истошный крик. — Все! Это конец!
«Халаты» продолжали невозмутимо беседовать.
— Размечталась, это только начало, — пробубнила проходящая мимо санитарка.
…Полдевятого. Я подползла к врачам.
— Простите, меня в это время обещали обезболить.
— А кто обещал?
— Ну, доктор… В белом халате, — объяснила я.
Они лукаво улыбнулись:
— Мужайтесь! Вас обманули. В девять у нас пересменка, поэтому в 8:30 ни один анестезиолог вам ничего не сделает. Он уйдет, а кто за вас будет отвечать?
— Аааа! Ооооой! — это у меня началась очередная схватка.
— Какие роды? — возвысил голос один из «халатов». — Четвертые? Ведите себя достойно! Пересменка закончится, вас обезболят.
Я отползла.
…Полдесятого. Пересменка закончилась.
— Меня обещали обезболить, — обратилась я к врачам.
— У нас конференция, все потом! — замахали они на меня и куда-то ушли всей толпой.
Остались, кажется, две акушерки и один молоденький врач.
— У меня потуги, я рожаааю, — закричала вдруг из соседнего бокса девушка в татуировках.
— Здесь все рожают, — захихикали акушерки
— У меня голова между ног торчит! — вопила девушка еще громче.
Я как раз была напротив ее палаты. Девушка сидела в специальном кресле, и уже действительно показалась голова малыша.
— Правда рожает! — завопили подбежавшие акушерки. И закинув без пяти минут маму на койку, тут же, в предродовом, подхватили вылетевшего ребенка.
В этот момент все пришли с конференции, включая долгожданного анестезиолога, и мне сделали обещанную эпидуралку. И знаете, что я вам скажу? Хотя это был мой самый крупный ребенок, роды прошли легко. Удивительно даже.
В послеродовой палате я была главным героем. Все остальные мамы рожали, кажется, впервые. Они расспрашивались меня и удивлялись моей сентиментальности.
А я лежала на кровати и все любовалась на свою дочь, на свою Антонину. И все было как в первый раз: через страх и боль — ощущение огромного, вселенского чуда.
Я плакала от счастья и почти сразу забыла все плохое. А, может, его и не было, и все шло, как надо.
Я смотрела на дочку и думала: «Неужели это в последний раз? А может, все-таки нет?». Больше всего в ту минуту я боялась никогда больше не родить.
