«Перед шестнадцатилетием позвонила мама.
Сказала, что заказала ресторан для моих друзей, но их с папой, к сожалению, не будет.
«Ты ведь не обидишься?» — спросила.
Обидеться? Да это же просто какое-то невероятное везение!
Шестнадцатилетие без предков, я одна с друзьями в ресторане! Вот это да, вот это праздник!
«Жалко, что вас не будет, — говорю. — Папе привет».
Это «жалко» было одним из самых неискренних за всю мою жизнь.
В день рождения мне привезли подарок от папы, а вместо открытки его портрет с надписью: «Любимой Ксюшеньке от любящего папы».
Подарок распаковала быстро и с нетерпением, а портрет мимоходом поставила на полку.
Утром в день рождения я была в панике: платье оказалось с жирным пятном, а еще надо уложить волосы, выбрать сумку, туфли.
Звонок отца застал меня в салоне красоты: «Доченька, мы тебя поздравляем!
Прости, что сегодня мы не вместе. Пойми, есть обстоятельства».
«Да что ты, пап, все нормально. Спасибо за поздравления, просто тут фен, плохо слышно. Приезжать не надо, потом справим с тобой», — сказала я.
«Доченька, я тебя очень люблю», — слышалось где-то вдали.
«Да, да, пап, я тоже тебя люблю», — механически ответила я, рассматривая свои локоны.
В этот день отец был отпущен из больницы под личную ответственность домой на выходные.
Ему помогли организовать частный самолет, и через три с половиной часа он был в Париже, думая о том, что навсегда оставил страну, которую искренне любил.
Это был один из самых веселых моих праздников: подарки, подружки, громкая музыка, танцы и вся радость, и острота жизни, которая бывает только в этом возрасте.
В каком аду жили мои родители в эти ноябрьские дни моего шестнадцатилетия, я узнала, когда мама вернулась из Парижа после папиной операции на сердце.
Дома ночью она шепотом рассказала про папу, больницу, инфаркт и то, что мой отец пока не может жить в нашем городе, в нашей стране.
Сколько в моей жизни было таких праздников, платьев, шуршащих пакетов с подарками и загульных вечеров!
Как можно было быть настолько поглощенной суетой, чтобы не расслышать дрожание в голосе отца?
Почему я не бросила институт и не поехала жить к отцу в Париж? Нет уже первой любви, я не помню имен сокурсниц и не вспомню, с кем проводила эти годы папиной ссылки.
А того, кого мне так не хватает, я помню каждый день.
И тот папин портрет каждый день напоминает мне о главном изъяне человеческой сущности — неумении в настоящем ценить по-настоящему ценное.»